Что бы там ни говорили, Борис Ельцин войдет в историю как один из крупных политических деятелей двадцатого столетия. Отрезок российской истории, связанный с его именем, был сложным и противоречивым. Как Горбачев, Ельцин сочетал в себе несочетаемое: радикальный реформатор, осуждающий привилегии и коррупцию советской номенклатуры, и аппаратчик (то есть, член правящего аппарата Коммунистической партии), впитавший все властные повадки советского правящего слоя.

Эти две стороны его политической индивидуальности были в постоянном кофликте друг с другом. Внутреннее противоречие между демократическим и авторитарным началами его стиля руководства позволило российским журналистам говорить о нем, как о "демократоре", то есть, гибриде демократа и диктатора. Эта гибридная природа его несовершенной харизмы точно отразила раздвоенность и неопределенность самой России, оказавшейся на историческом перепутье.

В своем последнем телеобращении к народу Ельцин попросил у российских граждан прощение. Он попросил простить ему неудачи реформ и свои ошибки и заблуждения. Он сказал, что искренне верил, что было возможно быстро преодолеть наследство, доставшееся от тоталитарного прошлого, и одним большим скачком достичь общества с "нормальной цивилизацией." Но этого не произошло, сказал он.